Давным-давно

Лет в 13 мне достался 286-й компьютер. Ну, увлёкся, как полагается. Была (да и есть до сих пор) у нас фирма одна компьютерная — очень уж я её любил за то, что грамотные сотрудники, не напрягаясь, отвечали 13-летнему пацану на вопросы о софте и железе. И системник я к ним за пару километров таскал, когда хватило ума создать на винте папочку System и закинуть туда файлы из корня, — не отказали, починили и объяснили. Настолько я тогда фирму полюбил, что появилась у меня мечта: когда-нибудь работать среди этих парней.

Приснился мне в те же времена очень яркий сон. Сижу я в техотделе — не таком, как у любимой фирмы, но во сне я понимал, что это именно она. По гарантии мне приносят таинственную белую коробочку с лампочками, я её подключаю и говорю: «А в чём проблема? Устройство исправно!»

Через десять лет мечта исполнилась: я устроился работать в эту контору. Сижу в каморке своей, плюю в потолок. Заходят сотрудники, суют «Спортстер» внешний: «Проверь, по гарантии притащили». Подключаю. Модем определяется, номер набирает, коннектится. Я смотрю по сторонам, ещё не успеваю ничего осознать, а губы сами произносят:

— А в чём проблема? Устройство исправно!

1984 год. Вычислительный комплекс СМ-2М («система малых ЭВМ») размером с трёхстворчатый шкаф. Не машина, а песня: 32 килобайта ОЗУ, два дисковых накопителя по 5 мегабайт каждый, четыре рабочих регистра и никакого стека. К чуду по асинхронным портам на скорости 9600 б/с подключены восемь рабочих мест. Но это так, ностальгическая прелюдия.

Нас, представителей службы централизованного технического обслуживания, направили по заявке одного из клиентов для ремонта такого комплекса. Машина попросту не включалась, и первым же делом мы проверили предохранители центральной стойки. Оказалось, что сгорел десятиамперный предохранитель, и я решил его заменить.

Предохранитель представлял собой цилиндр толщиной в карандаш и длиною 2,5–3 см, который вставлялся в специальный патрон с довольно увесистой завинчивающейся крышкой. Сам же патрон находился на стойке на высоте, как говорил старшина из кинофильма «А зори здесь тихие»: «Вам по пояс будет».

В момент включения я стоял аккурат напротив злосчастного предохранителя. Щёлкнул тумблер. Раздался оглушительный выстрел. Крышка предохранителя сорвала резьбу и пролетела у меня между ног; от стены отлетел кусок штукатурки. Я покрылся испариной, а напарник, который был ниже меня на пяток сантиметров, молча перекрестился.

Расскажу-ка я вам мистическую историю, которая проходит по категории непознанного, сверхъестественного и прочей паранормальщины. Иными словами, уже больше десяти лет прошло, а я до сих пор, уже будучи опытным программистом и вообще матёрым айтишником, не могу найти этой истории рационального объяснения.

Дело было в конце 90-х. Я учился в школе, и у меня уже проявлялся интерес к компьютерам. Каким-то неведомым мне образом мама выкупила у соседей древнющий «Нейрон»: IBM-совместимый компьютер красной сборки с советским клоном процессора 8086, который уже тогда, во времена первых «пентиумов» и маячивших на горизонте модных вторых, выглядел дичайшим антиквариатом. Учитывая, что ничего лучшего мы с братом, живущие с безработной матерью-одиночкой на пособие, получить всё равно не могли, я был рад и этому.

Машина была зверем. Один мегагерц тактовой частоты, мегабайт оперативной памяти (больше реальный режим 86-го всё равно не видел), два пятидюймовых дисковода на 360 КБ каждый (стандартные дискетки на 1,2 МБ не принимались), монохромный монитор, отсутствующий жёсткий диск. На последнее обстоятельство я обращаю особое внимание. Загрузка проходила с системного флопа с DOS 3.2 в первом дисководе; во второй вставлялась дискета с программами или играми.

В наследство от прежнего владельца остался целый ворох мягких дискеток с разными игрушками — по большей части фуфловыми, но находились и интересные. Особенно мне нравилась игра Defender of the Crown — простенькая стратежка на тему феодальных войн в средневековой Англии: осада замков, рыцарские турниры, все дела. Я много играл в неё и неслабо преуспел, но потом дискету потерял.

Сидим мы как-то у меня дома с другом, который уже тогда имел хороший компьютерный опыт и вполне современного кремниевого друга дома. Включаю компьютер, жду загрузки, привычным движением в «Волкове» нажимаю Alt+F2 — и вдруг замираю в полном офигении. В менюшке выбора я вижу три опции: A:, B: и C:. Глаза медленно наползают на лоб, руки замирают неподвижно над клавиатурой, в мозгу напряжённая мыслительная деятельность. Это как? Жёсткого диска, напоминаю, тут отродясь не водилось. Боязливо озираюсь по сторонам и вижу такие же ошалевшие глаза друга. Двигаю курсором в менюшке — комп повинуется. Некоторое время собираюсь с духом и таки перехожу на необъяснимый диск.

То, что предстало перед моим взором в панельке «Волкова», заставило меня подскочить в кресле. На диске C: находились файлы той самой утерянной игрушки: doc.exe на своём месте между столь же узнаваемыми файлами ресурсов. Поняв, что искать рациональное объяснение происходящего бессмысленно, беру ненужную дискету, вставляю её в дисковод B:, форматирую и сливаю файлы с диска C:. Побоявшись запускаться непосредственно с C:, решаю перезагрузиться. Гружусь, открываю панель выбора диска — как и прежде, два дисковода на своих законных местах. Перехожу на дискетку — всё на месте. Игра работает.

До сих пор, когда в памяти всплывает тот эпизод, единственное, что удерживает меня от подозрений в собственной невменяемости, это наличие свидетеля. Благо друг ближайший, с которым мы многое прошли и постоянно плотно общаемся. Неоднократно мы вспоминали тот случай, дружно хохоча, а я в это время тайком отмечал про себя: «Он это тоже помнит, значит, случай — не плод моего воображения». Но главный вопрос для меня так и остаётся неразрешённым: что это было?

Packard Bell, говорите, больше не существует? Этак надо половину всех фирм в список «мёртвых душ» заносить — большинство из них кем-то куплены, хотя и сохраняют оригинальное название. Однако история о другом.

Как-то проиграл мне отец покупку компьютера — условием была сдача весенней сессии на одни пятёрки. Обещания надо выполнять. Летом в деревне с жуткими скачками напряжения компьютер был не особо нужен, да и к осени за те же деньги можно было бы купить что-то более мощное, поэтому покупку решили перенести.

Это была как раз та осень, когда первый Pentium только-только стал теоретически доступен рядовому пользователю в России, но при этом имел ошибку в работе с плавающей запятой, потому меня не интересовал. По финансовым соображениям выбор встал между мультимедийной «трёшкой» или голой «четвёркой».

После месяца анализа рынка (всё же первый IBM-совместимый PC после ZX Spectrum) я наткнулся на линейку компьютеров фирмы Packard Bell. При добавлении к планируемой сумме сотни «условных енотов» я получал полностью мультимедийный 486-й компьютер с CD-ROM, звуковой картой, видеокартой, колонками и мышкой. В комплекте шёл пакет софта, включая официальную Windows 3.11, MS Word, мультимедийную энциклопедию на 10 (!) дисках, а также две 3D-игрушки. Отец утвердил финансирование, и я стал счастливым пользователем «настоящего» PC.

Сначала поразила упаковка: две огромные коробки, в которых, как матрёшки, прятались более мелкие, в них — другие. Корпус — десктоп (не путать с различными тауэрами), 14-дюймовый монитор, винчестер на 540 МБ, — мечта! Одна ерунда: отсутствовал коврик для мышки. Сразу был прикуплен дешёвый половичок, только грызун отказывался на нём нормально работать. Любую гладкую поверхность он воспринимал на ура, а вот коврик — нет. Купили другой, подороже. Та же фигня, только вид сбоку. На проблему я забил, так как на столе мышка работала идеально, да и друг-дизайнер оценил качество позиционирования как суперское.

При чистке шарика мы обнаружили, что сенсорные ролики расположены не по осям мышки, а по диагоналям. Это позволяло точнее совершать основные движения — курсор ведь редко двигается строго по вертикали или горизонтали. Материал шарика тоже сильно отличался от обычного: использовался не обрезиненный металл, а какой-то композитный материал, похожий на тефлон. Кстати, сам шарик был очень лёгким, что уменьшало массу мышки.

Прошло несколько лет. В Питере появился фирменный магазин Packard Bell, куда я случайно заглянул — и увидел
коврик для моей мышки за 30 у. е. Так вот почему мышка не желала жить на тех жалких подстилках! Однако за 30 портретов Вашингтона в то время уже можно было купить мультимедийную клавиатуру и новую непривередливую мышку, так что победила жаба, и грызун остался без коврика.

Когда встал вопрос апгрейда, ох уж намучался я с тем десктопом! Там не было ни одного компонента, кроме дисковода и винчестера, которые можно было бы использовать в другой машине, и наоборот: не-IDE CD-ROM, ISA-видеокарта, нестандартная память, звуковая, воткнутая через «ёлку», блок питания с частью контура питания на мамке… Это во многом определило моё дальнейшее отношение к покупке PC: брать сразу с запасом по производительности, но менять редко и почти всё.

Дело было в те времена, когда ЖК-мониторы стоили, как половина Родины. Трудился у нас менеджер, считающий себя центром земли. Заходит к нам дядька, одетый просто, не на понтах. Выбирает конфигурацию компа, самую на то время навороченную, и просит ЖК-монитор. Менеджер, разведя пальцы веером, усмехается:

— Вы знаете, какие они дорогие? Чтобы их купить, надо на «мерсе» ездить в сопровождении джипов охраны.

Дядька молча разворачивается и выходит, оставив недособранную конфигурацию. Мы, курившие на крыльце, провожаем взглядами отъезжающие от конторы «мерседес» и два джипа.

Почему я пошел в связисты и телекомы? 15 лет назад я совершенно случайно сделал открытие, которое потрясло меня до глубины сознания.

Ковырял я «Вегу-101», виниловый проигрыватель. Точнее, превращал его в супер-мега-пупер-стереоусилитель для компа. Четыре утра, лампа накаливания, подставка, паяльник, канифоль и 20 метров провода — простого, не аудиофильского, — запаянного прямо на плату. Щёлкаю тумблером — хлопок в нехилых колонках, отчётливые тихие 50 Гц. Радуюсь, как дитё. Продолжаю работу на предом.

Минут через 20 стало напрягать ощущение: где-то далеко кто-то очень маленький тихо-тихо разговаривает. Вслушивался я невероятно долго. Наконец понял: это из колонок!

С пяти до восьми утра я ловил набегавшую волну какого-то радио из Нью-Йорка. В космонавты я уже не хотел.

В конце 80-х я работал программистом в институте физики высоких энергий в Протвине, совсем недалеко от серпуховского синхрофазотрона. Мониторы в ВЦ, разумеется, были только ЭЛТ (80-е, однако); мало того, в них ещё и кнопки размагничивания не было. А синхрофазотрон-то, в сущности, не что иное, как охрененный электромагнит. Короче, через неделю-другую эксплуатации мониторы покрывались радужными разводами и пятнами. Разумеется, мириться с этим никто не собирался, и из остатков транформатора был собран размагничиватель. Видели вундерваффе в фильме «Суррогаты»? Один в один.

Жизнь наладилась, пока размагничиватель не попался на глаза начальству. Нам была прочитана гневная лекция про сложность настройки синхрофазотрона, про влияние магнитных полей на стабильность пучка, про жуткие бабки, коих стоит каждый запуск. Робкие попытки возразить, что наш магнит весит от силы кило, а находящийся в километре магнит синхрофазотрона — 20 тысяч тонн, и всерьёз говорить о влиянии размагничивателя на стабильность пучка глупо, ни к чему не привели. Устройство было конфисковано, а начальство стало ревностно следить, чтобы в ВЦ не появлялось никаких лишних устройств — даже приказ соответствующий повесили. Мониторы (а с ними и наши глаза) снова «поплыли».

Так продолжалось довольно долго, пока в ВЦ не появился первый монитор с кнопкой размагничивания. Народ позавидовал счастливому обладателю заветной кнопки, но через минуту у всех в голове родилась одна и та же мысль: «А если…» Попробовали — работает! Радости операторов не было предела. Теперь каждый вечер любой зашедший в ВЦ мог наблюдать чудную картину: каждый оператор по очереди вставал с своего места, отключал монитор и переставлял его «лицом к лицу» к работающему. Нажатие кнопки, щелчок — и довольный оператор тащил свой монитор обратно. Неизвестно, что подумало насчёт этого ритуала начальство, но поводов придраться не нашло, и жизнь снова вошла в колею.

В конце восьмидесятых рухнул железный занавес. Технические специалисты со всех концов Союза ринулись покорять мир и нагуливать жир на иностранческих харчах. В числе покоряемых государств был и Израиль; здесь не то чтобы было много жира (в 85-м страна пережила жесточайший экономический кризис), но, по крайней мере, никто не притеснял тебя из-за еврейского происхождения — у всех вокруг были те же проблемы.

Мощный приток сильных специалистов в маленькую страну создал переизбыток квалифицированных кадров. Народу было реально нечего делать. И тогда в «Технионе», лучшем техническом вузе Израиля, задались вопросом: а почему бы нам, имея столько учёных, не отправить в космос собственный спутник? Пусть это даст небольшую реальную выгоду, но зато какой будет резонанс, какая эффектная реклама: «Технион» станет одним из немногих университетов, способных построить и запустить спутник самостоятельно! Надо ковать железо, пока горячо, а то через несколько лет все эти учёные забудут, как проектировать спутники.

Это был широко освещавшийся, разрекламированный проект, в котором участвовали пять технионовских факультетов: материаловедения, физики, электротехники, программирования и аэронавтики. К разработчикам предъявлялись очень жёсткие требования: спутник должен был быть очень маленьким, чтобы запуск стоил меньше. Спутник должен был потреблять не больше 17 ватт энергии, чтобы работать на небольших солнечных батареях. Спутник подвергается постоянному облучению жёсткими космическими лучами, которые легко могут изменить содержимое компьютерной памяти или пережечь микросхемы, а экранирующая свинцовая оболочка будет весить слишком много, чтобы устанавливать её, — значит, надо предусмотреть запасные пути обработки информации и использовать методику коррекции ошибок. Испепеляющее солнечное излучение, раз в сорок минут сменяющееся глубоким космическим холодом, предъявляет свои требования к внешней оболочке спутника и размещённым снаружи датчикам. Технионовские учёные с блеском решили все эти задачи (все расчёты выполняли студенты) и создали пресловутый спутник, названный «Тек-Сат 1» (от «Technion Satellite», естественно).

Одним из внешних датчиков на спутнике была обычная камера, снимающая Землю. Больших и дешёвых оптических матриц тогда не было, поэтому спутниковые камеры с хорошим разрешением в те времена были похожи скорее на сканеры. Камера на «Тек-Сат» считывала изображение полоской оптических датчиков строка за строкой, по двадцать две тысячи пикселей в строке. За время считывания местоположение спутника менялось, Земля немного поворачивалась, и следующая строка содержала уже новую информацию. Эта информация должна была немедленно быть отправлена на Землю, потому что хранить её было негде: оперативная память стоила дорого и потребляла много энергии, так что хранить всю фотографию разом было невозможно. Из-за жёстких ограничений на компьютерные компоненты графическая информация не проходила сжатие. 24 бита на пиксель, 66 КБ на строку, гигабайт на фотографию формата 4:3. Повторюсь: гигабайт с небольшим на одну фотографию.

А теперь, собственно, сам прикол. Связь с размещённым на борту маломощным передатчиком была очень медленной, на уровне модемного соединения. Время нахождения спутника в том квадрате, в котором с ним можно связаться, ограничено. Никто из всего многозвёздного коллектива, работающего над спутником, не подумал о том, что время скачивания одной фотографии будет больше, чем время сеанса связи.

От глобального конфуза израильских учёных спасли российские ракетчики. Ракета-носитель не вышла на орбиту, спутник был потерян, и никто так и не узнал, что установленной на спутнике камерой пользоваться было нельзя. Следующий спутник — «Тек-Сат 2», успешно выведенный на орбиту в 1998 году и работающий до сих пор, — уже содержал оригинальное аппаратное решение сжатия графической информации, выдающее картинку заданного размера в реальном времени. Напомню, что из всей картинки каждый раз в наличии была только одна строка, а алгоритмы сжатия графических данных работают с блоками 8×8 пикселей, так что решение было действительно очень интересным.

В банке образца 93-го года обычная компьютерная мышь была, как теперь телефон «Верту» с брюликами. У леди-босса на столе лежала мышь «Микрософт» — ещё та, старая, похожая на кусочек мыла. И неважно, что компьютер стоял для антуража. Насколько я помню, кроме мыши, там больше ни одного рабочего компонента не было. У остального начальства компы тоже в основном были «из цельного куска мрамора», но мыши у них были попроще: «Лоджитек» в основном.

Сто клерков жутко завидовали руководству. Году в 94-м, после прихода фирменных интеловских «платформ», образовалось в отделе АСУ штук десять мышей. Манипуляторы сразу стали переходящими наградами. А причина была простая: с мышью было намного удобнее играть в «шарики». То есть отличившейся девочке фактически разрешали поиграть, а если девочка заигрывалась и палилась начальству, то мы на полном основании лишали её манипулятора.

Мыши делились на мыши для мальчиков и мыши для девочек. Почему-то среди девочек дикой популярностью пользовалась крайне неудобная здоровенная мышь с розовым шариком. Мыши для девочек питались крошками от пирожных, а мыши для мальчиков — волосами из бороды и, похоже, с некоторых других частей тела.

В комплекте с мышами выдавались коврики. Раздача ковриков была своего рода ритуалом. Коврики выкладывались изнанкой кверху, и человек выбирал себе коврик, как экзаменационный билет. Зато потом можно было наблюдать, как клерки менялись:

— Я тебе вот этот и пять пирожных, а ты мне свой, с мишкой.
— Не-е-е… У тебя там какой-то пейзажик. Мишка — это десять пирожных.

А еще на мышах писались инвентарные номера. Откуда у завхоза кисточка? Тщательно разжёванный карандаш — то, что нужно. Откуда наклейки? Непонятная краска, оставшаяся от ремонта сортира, гораздо лучше. Операцию по нумерации мышей завхоз проводил обычно втихаря после конца рабочего дня — а утром к электронщику стояла очередь мышевладельцев с намертво слипшимися комплектами «коврик + мышь».