Давным-давно

В 1990 году у половины учеников нашего класса уже были «Спектрумы», а оставшаяся половина, к которой принадлежал и я, им молча завидовала. В спектрумовских играх не было скролла: когда герой проходил один экран, тот резко менялся на другой. Что-то это мне очень напомнило.

Конечно — проектор для слайдов «Пеленг»! Я попросился в гости к одному из обладателей «Спектрума», чтобы сфотографировать все экраны в одной из игр, а потом вместе с младшим братиком изготовил картонные фигурки героев.

Играли так. Становились рядом с экраном. Я свешивал на ниточке фигурку главного героя, брат — того, от кого он должен убегать. Если герой не успевал убежать от злодея, я отпускал ниточку. А если успевал и добегал до правого угла кадра — жал кнопку на проекторе, и слайд с лязгом сменялся следующим.

Надоедала одна игра — снова в гости, фотографировать другую.

Ну-с, продолжим сказ о былом.

Вторая машинка из серии вспомогательных тоже занималась визуализацией, но в более извращённой форме. На фотоплёнку. И занималась этим непонятная фигня на ножках с надписью «УАВ-1Л». Я до сих пор не знаю, что это было. Корпус был обшит ДСП с пластиком под дерево, нутрянка набита «мозгом». Сверху стояла панель с лампочками и кнопочками. Размером оно было с советский цветной телевизор, на попа поставленный. К этому дивному контроллеру были пристёгнуты магнитофон и барабанная фотопечать. В тёмной комнате на барабан натягивалась фотоплёнка шириной где-то полметра. Барабан помещался в картридж. Картридж прищёлкивался к модулю печати. Ну, дальше все просто. Барабан крутится. Головка с объективом ползёт. А кады чвокнет — отскочи в сторону, прикинься ветошью и не отсвечивай. То есть сигнализация окончания работы была механическая. Когда головка доходила до упора, то звякал бубенчик, как в пишущей машинке. После этого надо было снять картридж и оттаранить его в фотолабораторию на проявку.

На этом устройстве я первый раз столкнулся с понятием «прошивка». Память там тоже была на магнитных кольцах, и программа была в неё прошита реально. Медной проволочкой. Кому интересно — гуглите сами, как именно.

В довершение всего к этому чуду можно было подцепить пишмашинку типа «Консул» и, сменив прошивку, поиграть в крестики-нолики, что начальник этого зверинца мне как-то раз и продемонстрировал.

Были девяностые. Была одна замечательная тётя, гениальный программист Татьяна. И была у неё уникальная разработка — программа для бухгалтерского учёта. Программа замечательная, шустрая да интуитивно понятная. Использовало её множество людей разных. Благодарили Татьяну за детище её — не делом, так хотя бы словом, и была Татьяна довольна.

Но не захотели дяди из министерства ввести эту программу стандартом и обязали нас рассчитывать зарплату при помощи красно-жёлтого монстра. И взвыли люди, и были они готовы платить огромные штрафы, лишь бы не бросать Татьянину программу. Но пришлось.

А почему так вышло? А потому, что Татьянина программа могла работать где угодно, хоть на 486-х, для которых тогда красно-жёлтая программа была погибелью. И была она настолько простой, что можно было работать безо всяких курсов подготовительных недешёвых. А ещё Татьяна была бескорыстной и программу раздавала бесплатно.

В чём тут намёк? Слышу какой уже раз от очередного человека: «Раз Windows, как ты говоришь, нехороший, так что ж его весь мир использует?» — и на ум приходит эта история про детище гения-программиста, которое не смогло пробиться сквозь стену людей, жаждущих денег.

Вспомним и мы эту историю, товарищи. Быть может, мы, айтишники, всё-таки поймём, что для нас самое главное. А там, глядишь, и весь мир подтянется.

Я проработал полгода оператором ЭВМ, и начальство решило, что если «вышки» у меня нет и ближайшее время не предвидится, а с головой всё нормально, то надо из щенка сделать если не капитана, то матёрого прапорщика. Наверху сочли, что ЕС я достаточно освоил, и для расширения кругозора меня кинули в дальний закуток ВЦ. Там властвовал Саша — начальник вспомогательных машин. Это не прозвище, это у него так должность называлась.

Машин было две. Основная — АСВТ/М6000, в девичестве «Хьюлетт-Паккард». Но в нашем исполнении она сильно напоминала «Антилопу-Гну» из «Золотого телёнка» — та тоже, по утверждению Адама, была «Лорен-Дитрих».

В оригинальной машине было всего два прерывания. Одно можно было дёрнуть только аппаратно, второе ещё и программно. А у нас кто-то защитил докторскую на рацухе, и осталось только одно прерывание. В результате большой парк «импортного» ПО оказался неработоспособным.

Во второй половине 80-х это была уже изрядно повидавшая виды железяка. Двух «кубиков» памяти на магнитных кольцах по 16К 18-разрядных слов было уже мало для серьезных расчётов. К машинке подцепили магнитофон, консоль в виде пишмашинки «Консул» и мегадевайс под названием ЭСПУ (электростатическое печатающее устройство). «Это тот же ксерокс, только мокрый», — сказал мне Саша. На спецбумагу наносился и удерживался какое-то время электростатический заряд. На заряженные места со специальной рампы длиной во всю ширину рулона намазывался жидкий тонер — типографская краска на керосине. Где заряд был, тонер прилипал. Керосин испарялся — картинка готова.

Статику на бумагу наносила хитрая головка длиной тоже в ширину рулона, состоящая из туевой хучи микрокатушек. 200 lpi, между прочим, и по теперешним временам не хухры-мухры. Делали у нас, на заводе «Сейсмоаппарат». Японцы на выставках задавали вопросы: «А как это вы такие качественные головки делаете? Мы тут корячимся, а больше 150 lpi никак». Наши отвечали: «Технология, в натуре! Сверхсекретная». Ага. Видел я эту технологию. Под бинокулярным микроскопом вручную. Впрочем, у японцев то же самое было. Только они не могли позволить себе работать с процентом брака больше 50, а нашим было пофигу. Из сотни 20 катушек подходят — ну, мы ещё сотен пять намотаем, вот сотню годных и наберём.

В общем, основной задачей этой машины была визуализация. То есть после многих пересчётов на новых быстрых машинах надо было вывести на бумагу результат в практически типографском качестве. Выручай, старушка!

Загрузка — вручную с передней панели. Шпаргалка перед глазами в восьмеричной системе. Вводишь адрес памяти, жмёшь кнопку «Адрес», потом содержимое этого адреса и кнопку «Запись». И так около 30 команд. Это был ввод абсолютного загрузчика. Потом берёшь перфоленточку универсального загрузчика. Небольшую, метра полтора. На пульте кнопки «Останов-Сброс-Адрес-Пуск» — загружаешь загрузчик. Потом берёшь нужную программу визуализации. Разумеется, тоже на перфоленте. Эта уже подлиннее, метров пять. Волшебные «Останов-Сброс-Адрес-Пуск» — и машина готова к работе. Ставим ленту с данными на магнитофон. Давим кнопку «Готов» на нём. Поехали! «Консул» печатает логи, магнитофон читает, ЭСПУ визуализирует, тонер внутри булькает, неонки на пульте светятся. Красота! Оператор может передохнуть.

Через пять-шесть ночных дежурств я уже знал наизусть абсолютный загрузчик и свободно читал на глаз перфоленту. Мне подарили ручной кондуктор-шаблончик для ручного перфорирования ленты. Как он выручал иной раз! Хорошо ещё, что перезагружать с нуля машину надо было редко, где-то раз в месяц.

Но главное достоинство машинки было в том, что её можно было выключить. Тупо рубильником. Главное — магнитофон не трогать. После чего поспать часа два, снова запуститься и продолжить считать с момента пропадания питания. Память на магнитных кольцах, однако.

В 1978 году на Канаду упал советский спутник с ядерной энергетической установкой. В результате разразился международный скандал, СССР выплатил Канаде компенсацию в шесть миллионов долларов и под давлением мирового сообщества на три года отказался от новых запусков.

Учился я тогда в училище, которое готовило военных специалистов по радиоэлектронике для всей Красной армии. Куда только наши выпускники не попадали — даже в дрессировщики боевых дельфинов.

Так вот, иду я по родному училищу, а навстречу — выпускник прошлого года. Интересуюсь, как служится.

— Да вот, — говорит Вася, — слышал, спутник на Канаду упал?
— Слышал.
— Так это я его уронил! Пять суток гауптвахты дали…

Оказывается, Вася при программировании коррекции орбиты дал команду на включение двигателя, а команду выключения через пять секунд забыл. Вот спутник и снесло с орбиты.

Я через несколько лет этого Васю вспомнил, когда сам стёр магнитную ленту с важнейшей информацией именно потому, что забыл выключить через 12 зон форматирование ленты, за что был удостоен выговора «за срыв работы АСУ ВМФ». Так что главное — вовремя остановиться.

Говорите, ЕС — страшные монстры, жрущие киловатты и постоянно дохнущие, требующие бригады для обслуживания? Ну, в чём-то, конечно, теперешние компьютерщики правы. Места это занимало много, жрало тоже прилично. А теперь немножко реальности.

Хороший ВЦ крупного НИИ работал 360/24 за год. Недостающие дни — это ежеквартальная профилактика и новогодние праздники. Загруженность — около 96%. Это значит, что 96% времени работы машины что-то считали. Остальное приходилось на концы ночных смен. Хорошие операторы планировали очередь выполнения задач так, чтоб под утро можно было спокойно выйти покурить.

Проц (64 разряда, кстати), сопроц (спецприблуда для высокоточной математики), памяти 16 мег, пульт. У пульта своя ОС и своя память, где-то 128К. Зато прикольно: можно пульт перезагрузить, не трогая системы. А можно, при некотором извращении, ребутнуть систему, не трогая задач. Главное — канальные операции (I/O) грамотно остановить, чтоб буфера каналов не очистились.

16 магнитофонов, 16 дисководов по 29 мег, 8 по 100 и 8 по 200, 4 АЦПУ. 32 терминала по зданию. Не считая периферии, ставшей к концу 80-х экзотикой, вроде перфокарт и перфоленты, и «неуловимых Джо», которыми пользовались единицы пользователей, — накопителей на восьмидюймовых дискетах. УПДМЛ (запись с клавиатуры на ленту), дигитайзер для ввода картографических материалов (сразу в кривых Безье), графопостроитель (четыре цвета, 180×180). Матричный принтер (иногда приспичивало диссертацию распечатать). И всё это «пело и плясало» с загрузкой периферии около 70%.

Ясен перец, что обслужить весь этот зверинец можно было только в четыре, а то и больше рук. Там ленточки запрашивает задачка каждые пять минут, тут печать три рулона бумаги занимает, а то и сторонний заказчик со своим диском припрётся (или с чемоданом перфокарт).

Задач обычно считалось по 10–15 штук одновременно, не считая тех 32 терминалов. Каждый терминал — это ещё одна задача, только вялая и снулая, ибо за терминалом человек.

Ночью было самое весёлое. На ночь сваливались все задачи, которые требовали много ресурсов. Либо проц на 100%, либо полгрузовика лент на входе, либо печать километровая, либо 100 метров перфоленты в качестве входных данных.

Что касается математики: трёхмерная модель куска земной коры где-то 20×20×3 км со всеми слоями и тем, что там сейсморазведка навзрывала, строилась двое-трое суток. И совсем не монопольно. На тогдашнем SPARC аналогичная задачка считалась монопольно больше недели, да ещё и большую часть данных надо было предварительно посчитать на ЕС и в извращённой форме пересунуть на SPARC. Хотя по всем мыслимым и немыслимым MIPS и FLOPS SPARC должен был крыть EC, как бык овцу.

«Мы считаем зарплату», — говорят теперь бухгалтера и жмут на кнопку. 1С на 50 рыл задумывается на полчаса. А мы считали зарплату чохом на четыре предприятия. Суммарно около 3000 человек, не считая 1200 из нашего НИИ. Минут за пять. На COBOL, между прочим. Ведомости печатались потом едва ли не час.

Не было эмэрзе, фуллэйчди и игр в тридэ. Зато наши пользователи были зачастую лучшими программистами-практиками, чем краснодипломники мехмата. Не было возможности «скачать за полминуты». Но книжке без разницы, за сколько ты её скачал. Главное — за сколько ты её прочитал. А читать можно и на телетайпе на 300 бод.

Так и жили.

«Фобос-Грунт», «Фобос-Грунт»… В старые времена тоже были спецы.

1980 год, Космические войска, в которых иногда попадались ну совершенно чудные экземпляры инженерной радиотехнической науки. Идёт сеанс управления космическим аппаратом на одной из командных станций. На борт КА закладывается временная программа, выдаются разовые команды на управление отдельными узлами: переключение комплектов аппаратуры, включение выдачи телеметрии, выключение системы ориентации. За пультом выдачи команд стоит старый старлей или капитан, не помню звания, которого коллеги много лет пытаются научить правильно думать.

Сеанс проходит штатно, но на следующий день из центра летят звонки и телеграммы: мол, выдали не те команды и утаили собственные ляпы. Начальник расчёта призван к ответу. Объяснения его потрясающе логичны:

— Ну, я ошибся маленько, вместо команды К35 выдал К30.
— Б#$, но зачем ты потом выдал команду К5?
— Я подумал, К30 + К5 получится К35!

Спасло этого «арифмометра» только стечение обстоятельств: нештатно выданные команды не привели к возникновению аварийной ситуации на борту космического аппарата.

Больше этого офицера в части никто не видел. То ли уволили срочно, то ли перевели куда подальше от радиотехники.

Познакомился с потомком белоэмигрантов. Живёт он на Кубе, а отец его в своё время работал в кубинском посольстве в одной из близлежащих капстран.

Кубинская внешняя разведка решила протестировать КВ-передатчик, чтобы получать то, что диппочтой долго, а из посольства опасно: империалистический аналог нашего КГБ работал просто внаглую. Проблема была в том, что антенна нужной мощности в длину метров пятнадцать, и растянуть её, не привлекая внимания спецслужб, не представлялось возможным.

Решили поехать на пляж, посмотреть, что можно придумать там. А чтоб не так тоскливо было, затарились едой и выпивкой (в счёт рабочего времени, разумеется). Смеркается. Сидят на пустынном пляже, трапезничают, осматриваются, обсуждают — ничего не придумывается. Да и припарковавшийся сверху «кадиллак» свои коррективы вносит. Поехали думать во второй, в третий раз. Батя уломал начальство взять ещё и подругу — коллегу по работе. Сидят они за скатертью — и тут понимают, что «кадиллака» наверху больше нет. Видно, они решили, что этот русский умудрился споить горячих кубинских парней, и можно отдыхать, а волноваться не о чем. И тут родилась идея.

На следующий день батя с девушкой гуляют по пляжу, выходят на мостик — и тут девушка «оступается» и плюхается в воду. Естественно, он за ней ныряет, ловит, вытаскивает на берег, оба скидывают мокрую одежду и вешают её на свежерастянутую антенну, покрашенную в цвет верёвки. Заходят в машину, передают радиограмму, переодеваются в сухое, потом дожидаются, пока одежда ещё чуть-чуть подсохнет, собирают её, сматывают антенну и едут домой.

Радиограмму на Кубе приняли. Отец с теперь уже женой получили по благодарности с внушительной премией, дабы не вызывать подозрений медалями. А через девять месяцев на свет появился рассказавший мне эту историю.

Возвращаюсь домой из института, а младший брат куда-то ушёл. Спрашиваю у бабушки. Отвечает:

— Перфокарту памяти покупать для телефона!

Годы, проведённые в вычислительном центре, не прошли даром.